Встреча

Владимир БРОВЧЕНКО
Г.Николаевск Волгоградской область
10 класс Средняя школа №2

Весь день продолжался бой. Стоял непрерывный грохот орудий, слышался гул моторов и лязг гусениц. За танками, вступившими в неравную схватку с вражеской артиллерией, торопливо бежали группы пехотинцев. Снарядами то и дело выхватывало кого-то из бегущих. Одни из них резко останавливались, переламываясь в спине как ствол молодой березки, и падали на землю, другие на бегу будто натыкались грудью на невидимую преграду, на какую-то секунду замирали и в согбенной позе, как подкошенные, валились кто набок, кто попластунски руками вперед. Периодически раздавались взрывы, и снопы пламени выбивались из пробитой брони машин. Слышались крики танкистов, живыми факелами выскакивавших из люков.

Под вечер, когда все же удалось ценой больших потерь отбросить гитлеровцев, пехотинцы Н-ского батальона расположились на отдых. К ротному командиру Бредихину позвали сержанта Алехина. Тот, найдя местечко поудобнее в полуразрушенном блиндаже, уже улегся на шинель, вытянув уставшие до изнеможения ноги. Приказ явиться к командиру был встречен глухим ворчанием.
Глядя на осунувшееся, с проступившей черной щетиной лицо сержанта, Бредихин постарался как можно спокойно и мягче сказать:

-  Понимаю, что вымотался, устал смертельно, но до утра ждать нельзя: надо прочесать поле боя. Может, кто остался там из наших в живых...
-   Для этого есть санбат, - возразил было Алехин, глядя исподлобья на ротного.
- Не справятся, слишком большие потери. Сам знаешь, каким был денек...

Алехин вяло кивнул и, больше не споря, вышел из блиндажа. По дороге подумал, как лучше начать разговор с бойцами. Те уже основательно расположились к отдыху, наскоро проглотив сухой паек и запив водой из фляжек. В блиндаже всем едва места хватило, хотя ряды бойцов после боя основательно поубавились, и настроение у всех было не из веселых. Потеря товарищей всегда омрачала душу, и было тяжело на сердце. Но приказ есть приказ.
К сообщению сержанта отнеслись выжидательно. Когда Алехин спросил, кто пойдет, вызвались трое добровольцев. «Ладно, и этого хватит», - оценил обстановку сержант.
Дым от подорванных танков все еще стелился низко над землей. Видно было, как то в одном, то в другом месте группами ходили санитары, над павшими. Алехин с ребятами шел, не спеша по полю. Убитые в лужах крови действовали угнетающе: свыкнуться с гибелью однополчан было невозможно.

-  Давайте пошире пойдем, чтобы никого не пропустить, предложил Алехин. Он с нескрываемой жалостью посмотрел на молоденького солдата с простреленной головой. Скорее всего тот был мертв. Петр решил все-таки осмотреть бойца, взял его руку, стараясь прощупать пульс. С досадой опустил безвольную кисть убитого:
- Отвоевал свое солдатик. Эх!..
-  А я знал его, - неожиданно подал голос Сергей Бойко, товарищ по взводу. - Первогодок. Радовался как дитё каждому письму из дома, от матери. Читал их нам. И еще говорил, страсть, как любит сладкое...
- Ладно... Расходимся. Быть всем повнимательнее!

От вида изуродованных артиллерийскими снарядами тел, терпкого запаха еще не остывшей человеческой крови Петра Алехина вскоре замутило. Ему все же хватило сил задержаться у тела бойца, который лежал на пригорке вниз лицом, будто пытавшегося что-то разглядеть на земле.
Продвигаясь далее по полю, дошел до искореженных снарядами танков. Тяжко было смотреть на обгоревших как большие пни танкистов. Видно, успели вылезти из подбитых машин, да только не смогли потушить на себе одежду. Черные лица их застыли с выражением нечеловеческих мук и ужаса.

Петр прошел еще несколько шагов и замер при виде, кажется, знакомого лица. Танкист лежал на почерневшей от взрыва земле, и на его гимнастерке проступали влажные разводы крови.
- Так это же Проскурин! - вскрикнул Петр.
Ванька Проскурин был из одного с ним села. Он успел-таки выбраться из горевшего танка, но от смерти, похоже, не спрятался, нагнала она его.
Петр бросил взгляд на руки танкиста, сжимавших кожаную планшетку. Они были в кровавых волдырях от ожогов. Светлые волосы грязными прядями прилипли к бледному, испачканному машинным маслом лбу. На скулах также виднелись черные пятна. Резко очерченные тонкие губы были искажены страданием. Жаль земляка. Ведь когда-то учились в одной школе, даже за одной партой сидели. Вместе с дружками гоняли на пустыре мяч и воровато прятались на задах алехинского огорода, где по очереди дымили стянутой Иваном у отца папиросой. С непривычки задыхались от дыма, кашляли, но, мужественно преодолев тошноту, докуривали до конца, испытывая легкое головокружение.
Нередко после уроков заглядывали в открытую при правлении избу-читальню, где осторожно усаживались за выскобленный добела длинный стол, открывали подшивку газет и с упоением читали о перелете Валерия Чкалова через Северный полюс, о спасении челюскинцев, о комсомольских индустриальных стройках и многом другом, чем жила страна. Начитавшись, мечтали каждый о своем, непременно героическом. Но жизнь приготовила им другие испытания.

Отец Петра, простыв на лесосплаве, где он подрабатывал, вернулся в деревню. Провалялся в жару две недели и отдал Богу душу, перед смертью приказав сыну быть в доме за старшего, помогать матери, меньшему брату и сестренке. Закончив курсы при машинно-тракторной станции, Алехин остался в деревне, работал на тракторе, шоферил. Изредка получал треугольные письма от Ивана, которому больше повезло - учился в военном училище. Узнавал о его делах и, конечно, страшно завидовал. Утешался одним, что и в его жизни есть светлое - любовь к Анечке. В школе он не обращал на нее особого внимания, дразнил зубрилкой. В то время собой она была худенькой, особо ничем не привлекательной. На ее бледном личике редко проступала улыбка. Чаще грустными оставались ее серые глаза с опущенными длинными ресницами. Трудно ей жилось в доме отца и властной мачехи. После школы собралась учиться, но ей не позволили, заставили работать на колхозной ферме. Несмотря на свою безрадостную девичью долю, Аня с годами хорошела, чем и зацепила сердце парня. Довольно сдержанно она отнеслась к его ухаживаниям. В разговоре с бывшей учительницей, с кем была дружна, сетовала:
- Петька хороший человек. Трудолюбивый, добрый, но мне о другом мечтается. И потом, хочу я дальше учиться...
- Езжай в город, - наставляла подруга. - Там у меня сестра живет. С радостью тебя приютит. А здесь чего доброго найдешь, если замуж выскочишь за нелюбимого?..
Однако ж Петька не терял надежды. Раз, в середине августа, заговорил о женитьбе всерьез:
- Анечка, чего нам тянуть? Давай распишемся? Кстати, Ванька Проскурин  приезжает в  отпуск, дружкой на свадьбе будет... Посмотри, какой он на фотке бравый курсант! Орел!..
Петька с гордостью протянул фотографию Анне. Не сразу девушка отвела глаза от нее, почувствовала вдруг, как защемило сердечко. Позже, при встрече, поняла, что он тот самый, о ком она мечтала. Иван потянулся за ней, как нитка за иголкой.
Тяжело переживал Петр, когда понял, что его возлюбленная предпочла Ивана. Но не стал ссориться, выяснять отношения с другом. Хотя холодок между ними пробежал все же. Впервые напившись, лежал Петр на сеновале. Уткнувшись лицом в душистую траву, горько плакал. Только корова да теленок были свидетелями его несчастья.
Вскоре Анна уехала в город, поступила учиться. Больше от отчаянья, чем по любви, Петр женился на одной из сельских девушек. И не пожалел позже: хорошей хозяйкой и заботливой супругой она оказалась. Правда, временами все же вспоминал Анну. Но жизнь брала свое, и некогда любимый образ растаял в памяти, как ледышка на весеннем солнцепеке.
Тут и началась война. По возрасту и здоровью Алехина сразу взяли в армию. Через некоторое время получил он весточку из дому о рождении сына. По такому случаю втайне от начальства выпил с однополчанами. Засиделся с ними за разговором о житье-бытье. В ночь Петру не спалось, все думалось о будущей встрече с сынишкой. Представлял себе, как станет его на рыбалку с собой брать, научит играть в футбол. Лицо его светлело, взгляд теплел.
А вскоре он попал на фронт, на передовую. И вот...
Увидев убитого дружка юности, Петр почувствовал, что зря все эти годы не хотел знать о нем, ведь ближе Ваньки у него никого из сельских пацанов не было.

Сняв пилотку, проговорил вслух хрипловатым от волнения голосом:
- Прости, Ванюшка, что сердце имел на тебя. Жаль, что свидеться пришлось вот при таких обстоятельствах...
В горле запершило, и Петр кашлянул. И в это мгновение услышал стон и вроде как живой голос.
- Ванька! Жив!
Нагнулся над тихо застонавшим другом, повернул его лицом к себе и заглянул в едва приоткрывшиеся глаза:
- Живой, друг ты мой! А ну-ка попытаемся встать, сможешь?
- Ноги деревянные, не чувствую их, - едва слышно прошептал Иван. - Видно, сломал, когда прыгнул с танка. Ребята мои там так и остались...
Иван по-детски всхлипнул, уронил скупую слезу.
- С войны не спросишь, - обреченно сказал Петр. - Раз ты идти не можешь, понесу на себе.
До медсанбата не один километр. Иван собой хотя и был худощав, да, видно, костьми тяжел:
- Может быть, я уже конченый, и мне уже никуда не надо. Ты, Петька, брось меня, не мучайся понапрасну... Возьми в нагрудном кармане документы, фотографию Анечки. Напиши ей, что буду любить ее и на том свете...
Землистое лицо Ивана стало терять признаки жизни. От острой жалости к другу, Петр чуть было не потянулся к кобуре с пистолетом, полученным от ротного, но тут же оттянул назад руку.
Иван умолк, не откликался, видно, покинуло его сознание. Тогда Алехин решительным рывком вскинул обмякшее тело танкиста себе на спину и прошептал:
- Ванька, я тебе хоть живым, хоть мертвым, но лежать здесь, в поле, не позволю. Я тебя Аньке в любом виде должен дотащить...
Петр, спотыкаясь то и дело о кочки, потащился в сторону санчасти, плохо представляя, где она точно находится. Последние метры были для него особенно тяжелы. Чувствуя, что силы его оставляют, он позвал замеченную им санитарку, которая развешивала на веревке больничное белье.
Очнулся Петр от резкого запаха нашатыря, и первое, что он спросил, где его друг детства Ванька.
- Успокойся, милок, он в операционной, - услышал грубоватый, без всяких интонаций голос медсестрички. Отправляйся к своим...
- Пойду, пока точно не узнаю, что с Ванькой все в порядке, Петр приподнялся и, странное дело, почувствовал в непослушном, еще недавно тяжелом теле облегчение после всего пережитого на поле боя.