Юрий Лощиц

Сербские имена

Александр и Лазарь

Они – близнецы. У нас про таких говорят ласково: близняшки.
С ними я познакомился на зеленом лужке возле их крестьянского дома. Это было в октябре, в тёплый послеполуденный час, на окраине сербского села Горняя Трнава. Село считается в Сербии одним из трёх самых населённых, в нём живёт больше трёх тысяч народу.
Старшие сёстры близнецов Валентина и Татьяна, их мать и отец, дед и бабушка зовут мальчишек по-домашнему: Аца и Лаза.
Черноглазые, черноволосые, круглолицые, братики стояли передо мной в одинаковых футболках. Я вручил им по московскому гостинцу. Чтобы не мешать разговору взрослых, дети почти тут же побежали в сторону дома. Я растерялся. Как же смогу теперь различать: кто именно Аца, а кто Лаза?
– Мы и сами их не всегда различаем, – утешила меня Гордана, молодая ещё бабушка. – Только мама-Елена различает, да сёстры.
Эту семью я знаю и люблю давно. Гостил в их доме  две недели ещё в начале девяностых. Ещё «до санкций», как определяют здесь время, когда союзная Югославия стала стремительно распадаться на отдельные государства. Вместе с большинством сербов, трнавцы считают, что главный виновник  того распада – не сами югославы, а Соединённые Штаты. Думаю, справедливо считают.

– Мы ждали, что навестишь нас,– говорит Гордана.– А мальчики слушали наши разговоры и спрашивали: «А ко е  Юра? Шта значи негово име? Може, он юри? (бежит, мчится). Може, он иде на юриш? (идёт в атаку).
Я рассмеялся. Когда-нибудь ребята узнают, что наше «Юрий» и греческое «Георгий», и сербское «Джордже» – одно и то же имя. И что за именем этим стоит и труд землепашца, и труд на поле брани.
Мы сели за стол при закате солнца, а потом, в сумерках и под первыми звёздами, вспоминали многое из пережитого трнавцами.
Я уже знал из писем о необычных обстоятельствах, при которых родились  Аца и Лаза. Но мне захотелось услышать от их матери, как же это было. Худенькая тихая Елена, сама похожая на старшую сестру четверых своих детей, потупила глаза. И за неё рассказывали все остальные.
В те недели американцы и их европейские содельники, обнаглев от безнаказанности, бомбили сербские города. Взрывали мосты и железнодорожные пути, нефтехранилища, электростанции, разрушили телевизионный центр в Белграде, нацеливали свои ракеты на «военные объекты», но то и дело попадали  в жилища беззащитного населения.
– В каждом почти селе, и у нас тоже, ежедневно по нескольку раз вопили сирены… Нашу сирену устроили при церкви… Елену отвезли за тридцать километров в город Крагуевац. Помнишь, показывали тебе: на окраине Крагуевца стоит памятник на месте, где гитлеровцы в 41-м расстреляли семь тысяч мирных жителей, в том числе школьников с учителями… Там хороший родильный дом, вот почему отвезли в Крагуевац… Елена родила благополучно. А через три часа был жуткий взрыв. Близко от больницы находились воинские казармы, и американцы сбросили на них свои бомбы… Младенцы, конечно, не запомнили, а матери и врачи страшно были напуганы…На следующий день Драган поехал туда из Трнавы и забрал домой Елену с мальчиками.
Во время этого рассказа Елена раз и другой поглядывала на меня каким-то острым испытующим взглядом. И мне стало от этого её взгляда не по себе. Будто не только наш тогдашний президент, который спьяну пообещал помочь Сербии, острастить  американцев, а наутро напрочь забыл о своей хмельной храбрости, но и все мы у себя в России в те дни смалодушничали.
– Эй, мальчики! – позвал я близнецов, гомонивших на лужке под старой грушей. –  И вы, Валя, Таня, идите-ка сюда… Сейчас мы этим американцам кое-что покажем.
При электрическом свете я вытащил из бумажника две однодолларовые бумажки и спустился с кухонной веранды на траву.
– Кто у нас Аца?
Один из мальчиков ступил вперёд.
– На тебе доллар… И тебе, Лаза… Сейчас мы этим американцам, которые чуть не убили вас в больнице, кое-что покажем… Держите свои бумажки поближе.
Я чиркнул зажигалкой снизу. Бумажки нехотя разгорелись одна от другой. Девочки засмеялись первыми, а за ними и братья. Кто-то из взрослых успел сфотографировать этот наш маленький акт отмщения. Мальчики брезгливо побросали дотлевающие огрызки купюр в траву.
На следующее утро, когда Таня повела Александра и Лазаря в их первый класс, у неё в пятом писали сочинение. Вот что написала Татьяна Протич:
«Вчера у нас в доме был гость из Москвы Юра. Он дал моим братьям по доллару и сказал: «Американцы чуть не убили вас. Давайте запалим эти доллары». И они втроём запалили. Нам всем было весело».
Учительница, просмотрев её сочинение, засмеялась и зачитала вслух всему классу. Дети тоже смеялись и аплодировали.

Ивана, Стево и косовские дети

Её зовут Ивана, с ударением на «и». Ивана Жигон. Это имя сегодня знают все сербы. Ивана Жигон – знаменитая актриса, дочь известного актёра Стево Жигона.
Несколько лет назад сербский драматический театр привозил в Москву свой спектакль по пьесе Чехова «Чайка», и в нём Ивана играла Нину Заречную. Со сцены Малого театра зазвучала тогда, – кажется, впервые в его истории, – сербская речь.
Впрочем, Ивана совершенно свободно говорит и по-русски. Это знание не раз пригождалось ей в Москве.  Потому что в последние годы она приезжала к нам ещё дважды – и как актриса, и как председатель Общества Сербско-Русской дружбы. Ивана страстно желает, чтобы в России больше узнали о трагедии, пережитой сербами в пору распада союзной Югославии, о насильственном вытеснении сербского коренного населения с земель Книна, Боснии, Косова и Метохии, об уничтоженных там многих-многих десятках православных церквей. Обо всём этом она вместе с актёрами своего театра, вместе с мальчиками и девочками из косовских сёл поведала с подмостков  московских театров, перемежая  стихи и песни знаменитых сербских поэтов  русскими переводами. Как мог, я помогал Иване в подготовке тех выступлений.
И вот, оказавшись в Белграде, звоню по её домашнему телефону. Голос у неё, как всегда, мягкий, тёплый, будто песню негромко напевает. Но немного усталый голос.
– Как себя чувствуешь, Ивана?
– А ты знаешь, какое тут у нас в доме событие? У меня же ребёнок родился! Сы-ын!.. Спасибо…Как назвали?  Сте-во. Как моего отца… Ты можешь к нам приехать? Постарайся завтра… Потому что в конце недели мне нужно в Париж лететь. На терапию.
В назначенный час я был у них в доме. Григорий, муж Иваны, попросил подождать в большой комнате несколько минут, потому что «Ивана храни бебу». «Храни» – значит кормит.
Когда она вынесла напогляд своего трёхмесячного  Стеву, Стефана или, как мы бы сказали, Стёпу, я не узнал черновласую красавицу актрису. Передо мной стояла мать, чуть бледный сосуд неиссякаемой ласки.

– Видишь, он уже держит головку… Он уже улыбается. Он у нас такой тихий и добрый мальчик… Всегда даёт маме выспаться... Правда же, Стево? Ты улыбаешься маме. Значит, правда.
– У него, кажется, синие глаза?
– Да, тёмно-синие. Как у деда. Знаешь, как всё произошло? Я была у врача, и он сказал, что я беременна. И на вопрос, можно ли родить, ответил: «Затрудняюсь вам говорить «да». У вас ведь была онкологическая операция… Посоветуйтесь дома»... Я опасалась, что отец станет против. А на следующий день отец умер. И я решила, что если рожу и будет мальчик, назову его Стево… Правда же, Стево, у тебя такое хорошее имя? Что, улыбаешься?.. Сейчас будем купать тебя. Ты же так любишь по вечерам купаться.
Мне было дозволено поглядеть и на купание. Я ведь тоже, когда сыновья были маленькими, обожал участвовать в их купании, подливать тёплую воду, заворачивать в простынку.
– Ивана, когда Григорий подвозил меня к вашему дому на машине, он включил диск, где ты поёшь для сына новую колыбельную, на слова святителя Николы Велимировича.
    – Мне кажется, – сказала Ивана, – немного монотонно получилось.
    – Вовсе не монотонно. Она получилась очень успокаивающей, умиротворяющей. Там Богородица названа Тишиной, священной Тишиной. Прекрасная песня. Ты ещё будешь петь её со сцены. Со своим ансамблем косовских детей.
    Потом, когда мальчик затих в своей кроватке, Ивана показала мне альбом с рисунками косовских детей, изданный её Обществом. Карандашами, красками, авторучками маленькие художники изображают непереносимую беду своего детства: пылающие церкви, гирлянды колючей проволоки, танки с надписью «КФОР», злобные лица погромщиков, автоматные очереди… И снова огонь, снова руины.
    Откуда столько силы в тебе, Ивана, думал я, чтобы собрать всю эту детскую боль и самой не сгореть? Откуда ты черпаешь силы, когда на проводах Слободана Милошевича вздымаешь свой горький голос над громадной площадью, переполненной людьми? Ты в эти минуты  - сербская Жанна ДАрк! Ты – пророчица, берущая на себя право говорить от имени самой Сербии. И тебя слушают с громко стучащими сердцами. Тебе верят. Тебя любят… Пусть помогает тебе Бог! Пусть хранит тебя. Пусть кормит тебя, как свою бебу, как своё дитя, отвагой.