АССАМБЛЕЯ ДЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Союз Писателей России

Каталог Православное Христианство.Ру
Наши баннеры
 

М.Е. Салтыков-Щедрин
Верный Трезор

 Служил Трезорка сторожем при лабазе московского 2-й гильдии купца Воротилова и недреманным оком хозяйское добро сторожил. Никогда от конуры не отлучался; даже Живодерки, на которой  лабаз стоял, настоящим образом не видал: с утра до вечера так на цепи и скачет, так и заливается! Caveant
consules! [Пусть консулы будут бдительны! (лат.)]
 И премудрый был, никогда на своих не лаял, а все на чужих. Пройдет, бывало, хозяйский кучер овес воровать - Трезорка хвостом машет, думает: "Много ли кучеру нужно!" А случится прохожему по своему делу мимо двора идти - Трезорка еще где заслышит: "Ах, батюшки, воры!"
Видел купец Воротилов Трезоркину услугу и говорил: "Цены этому псу нет!" И ежели случалось в лабаз мимо собачьей конуры проходить, непременно скажет: "Дайте Трезорке помоев!" А Трезорка из кожи от восторга лезет:
"Рады стараться, ваше степенство!.. хам-ам! почивайте, ваше степенство, спокойно... хам... ам... ам... ам!"
Однажды даже такой случай был: сам частный пристав к купцу Воротилову на двор пожаловал - так и на него Трезорка воззрился. Такой содом поднял, что и хозяин, и хозяйка, и дети - все выбежали. Думали, грабят; смотрят - ан гость дорогой!
 - Вашескородие! милости просим! Цыц, Трезорка! Ты это что, мерзавец? не узнал? а? Вашескородие! водочки! закусить-с.
 - Благодарю. Прекраснейший у вас песик, Никанор Семеныч!
благонамеренный!
 - Такой пес! такой пес! Другому человеку так не понять, как он
понимает!
 - Собственность, значит, признает; а это, по нынешнему времени, ах как приятно!
 И затем, обернувшись к Трезорке, присовокупил:
 - Лай, мой друг, лай! Нынче и человек, ежели который с отличной стороны себя зарекомендовать хочет, - и тот по-песьему лаять обязывается!
Три раза Воротилов Трезорку искушал, прежде чем вполне свое имущество доверил ему. Нарядился вором (удивительно, как к нему этот костюм шел!), выбрал ночь потемнее и пошел в амбар воровать. В первый раз корочку хлебца с собой взял, - думал этим его соблазнить, - а Трезорка корочку обнюхал,
да как вцепится ему в икру! Во второй раз целую колбасу Трезорке бросил:
"Пиль, Трезорушка, пиль!" - а Трезорка ему фалду оторвал.

В третий раз взял с собой рублевую бумажку замасленную - думал, на деньги пес пойдет; а Трезорка, не будь прост, такого трезвону поднял, что со всего квартала собаки сбежались: стоят да дивуются, с чего это хозяйский пес на своего хозяина заливается?
 Тогда купец Воротилов собрал домочадцев и при всех сказал Трезорке:
 - Препоручаю тебе. Трезорка, все мои потроха; и жену, и детей, и
имущество - стереги! Принесите Трезорке помоев!
 Понял ли Трезорка хозяйскую похвалу, или уж сам собой, в силу собачьей природы, лай из него, словно из пустой бочки, валил - только совсем он с тех пор иссобачился. Одним глазом спит, а другим глядит, не лезет ли кто в подворотню; скакать устанет - ляжет, а цепью все-таки погромыхивает: "Вот он я!" Накормить его позабудут - он даже очень рад: ежели, дескать,каждый-то день пса кормить, так он, чего доброго, в одну неделю разопсеет!
Пинками его челядинцы наделят - он и в этом полезное предостережение видит, потому что, ежели пса не бить, он и хозяина, того гляди, позабудет.
 - Надо с нами, со псами, сурьезно поступать, - рассуждал он, - и за дело бей, и без дела бей - вперед наука! Тогда только мы, псы, настоящими псами будем!
 Одним словом, был пес с принципами и так высоко держал свое знамя, что прочие псы поглядят-поглядят, да и подожмут хвост - куды тебе!
 Уж на что Трезорка детей любил, однако и на их искушения не сдавался.
Подойдут к нему хозяйские дети:
 - Пойдем, Трезорушка, с нами гулять!
 - Не могу.
 - Не смеешь?
 - Не то что не смею, а права не имею.
 - Пойдем, глупый! мы тебя потихоньку... никто и не увидит!
 - А совесть?
 Подожмет Трезорка хвост и спрячется в конуру, от соблазна подальше.
 Сколько раз и воры сговаривались: "Поднесемте Трезорке альбом с видами Замоскворечья"; но он и на это не польстился.
 - Не требуется мне никаких видов, - сказал он, - на этом дворе я
родился, на нем же и старые кости сложу - каких еще видов нужно! Уйдите до греха!
 Одна за Трезоркой слабость была; Кутьку крепко любил, но и то не всегда, а временно.
 Кутька на том же дворе жила и тоже была собака добрая, но только без принципов. Полает и перестанет. Поэтому ее на цепи не держали, а жила она больше при хозяйской кухне и около хозяйских детей вертелась. Много она на своем веку сладких кусков съела и никогда с Трезоркой не поделилась; но
Трезорка нимало за это на нее не претендовал: на то она и дама, чтобы сладенько поесть! Но когда Кутькино сердце начинало говорить, то она потихоньку взвизгивала и скреблась лапой в кухонную дверь. Заслышав эти тихие всхлипыванья, Трезорка, с своей стороны, поднимал такой неистовый и, так сказать, характерный вой, что хозяин, понимая его значение, сам спешил
на выручку своего имущества. Трезорку спускали с цепи и на место его сажали дворника Никиту. А Трезорка с Кутькой, взволнованные, счастливые, убегали к Серпуховским воротам.
 В эти дни купец Воротилов делался зол, так что когда Трезорка
возвращался утром из экскурсии, то хозяин бил его арапником нещадно. И Трезорка, очевидно, сознавал свою вину, потому что не подбегал к хозяину гоголем, как это делают исполнившие свой долг чиновники, а униженно и поджавши хвост подползал к ногам его; и не выл от боли под ударами арапника, а потихоньку взвизгивал: "Mea culpa! mea maxima culpa!" [мой
грех! мой тягчайший грех! (лат.)]. В сущности, он был слишком умен, чтобы не понимать, что, поступая таким образом, хозяин упускал из вида некоторые смягчающие обстоятельства; но в то же время, рассуждая логически, он приходил к заключению, что ежели его в таких случаях не бить, то непременно он разопсеет.
 

Но что было особенно в Трезорке дорого, так это совершенное отсутствие честолюбия. Неизвестно, имел ли он даже понятие о праздниках и о том, что к праздникам купцы имеют обыкновение дарить верных своих слуг. Никаноры ли
("сам" именинник), Анфисы ли ("сама" именинница) на дворе - он, все равно что в будни, на цепи скачет!
 - Да замолчи ты, постылый! - крикнет на него Анфиса Карповна, - знаешь ли, какой сегодня день!
 - Ничего, пусть лает! - пошутит в ответ Никанор Семеныч, - это он  c ангелом поздравляет! Лай, Трезорушка, лай!
 Только раз в нем проснулось что-то вроде честолюбия - это когда
бодливой хозяйской корове Рохле, по гребованию городского пастуха, колокол на шею привезли. Признаться сказать, позавидовал-таки он, когда она пошла по двору звонить.
 

- Вот тебе счастье какое; а за что? - сказал он Рохле с горечью, -
только твоей и заслуги, что молока полведра в день из тебя надоят, а по-настоящему, какая же это заслуга! Молоко у тебя даровое, от тебя не зависящее: хорошо тебя кормят - ты много молока даешь; плохо кормят - и молоко перестанешь давать. Копыта об копыто ты не ударишь, чтобы хозяину заслужить, а вот тебя как награждают! А я вот сам от себя, motu proprio
[по собственному побуждению (лат.)], день и ночь маюсь, недоем, недосплю, инда осип от беспокойства, - а мне хоть бы гремушку кинули! Вот, дескать, Трезорка, знай, что услугу твою видят!
 

- А цепь-то? - нашлась Рохля в ответ.
 - Цепь?!
 Тут только он понял. До тех пор он думал, что цепь есть цепь, а
оказалось, что это нечто вроде как масонский знак. Что он, стало быть, награжден уже изначала, награжден еще в то время, когда ничего не заслужил. И что отныне ему следует только об одном мечтать: чтоб старую, проржавленную цепь (он ее однажды уже порвал) сняли и купили бы новую, крепкую.
 

А купец Воротилов точно подслушал его скромно-честолюбивое вожделение: под самый Трезоркин праздник купил совсем новую, на диво выкованную цепь и сюрпризом приклепал ее к Трезоркину ошейнику. "Лай, Трезорка, лай!".
 И залился он тем добродушным, заливистым лаем, каким лают псы, не отделяющие своего собачьего благополучия от неприкосновенности амбара, к которому определила их хозяйская рука.

В общем, Трезорке жилось отлично, хотя, конечно, от времени до времени, не обходилось и без огорчений. В мире псов, точно так же, как и в мире людей, лесть, пронырство и зависть нередко играют роль, вовсе им по праву не принадлежащую. Не раз приходилось и Трезорке испытывать уколы зависти;
но он был силен сознанием исполненного долга и ничего не боялся. И это вовсе не было с его стороны самомнением. Напротив, он первый готов был бы уступить честь и место любому новоявленному барбосу, который доказал бы свое первенство в деле непреоборимости. Нередко он даже с тревогою
подумывал о том, кто заступит его место в ту минуту, когда старость или смерть положит предел его нестомчивости... Но увы! во всей громадной стае измельчавших и излаявшихся псов, населявших Живодерку, он, по совести, не находил ни одного, на которого мог бы с уверенностью указать: "Вот мой
преемник!" Так что когда интрига задумала во что бы то ни стало уронить Трезорку в мнении купца Воротилова, то она достигла только одного - и притом совершенно для нее нежелательного - результата, а именно: выказала повальное оскудение псовых талантов.


Не раз завистливые барбосы, и в одиночку, и небольшими стайками, собирались во двор купца Воротилова, садились поодаль и вызывали Трезорку на состязание. Поднимался несосветимый собачий стон, который наводил ужас на всех домочадцев, но к которому хозяин дома прислушивался с любопытством, потому что понимал, что близко время, когда и Трезору понадобится подручный. В этом неистовом хоре выдавались голоса недурные;
но такого, от которого внезапно заболел бы живот со страху, не было и в помине. Иной барбос выказывал недюжинные способности, но непременно или перелает, или недолает. Во время таких состязаний Трезорка обыкновенно умолкал, как бы давая противникам возможность высказаться, но под конец не
выдерживал и к общему стону, каждая нота которого свидетельствовала об искусственном напряжении, присоединял свой собственный свободный и трезвенный лай. Этот лай сразу устранял все сомнения. Заслышав его, кухарка выбегала из стряпущей и ошпаривала коноводов интриги кипятком. А
Трезорке приносила помоев.


Тем не менее купец Воротилов был прав, утверждая, что ничто под луною не вечно. Однажды утром воротиловский приказчик, проходя мимо собачьей конуры в амбар, застал Трезорку спящим. Никогда этого с ним не бывало.
Спал ли он когда-нибудь - вероятно, спал, - никто этого не знал, и, во всяком случае, никто его спящим не заставал. Разумеется, приказчик не замедлил доложить об этом казусе хозяину.


 Купец Воротилов сам вышел к Трезорке, взглянул на него и, видя, что он повинно шевелит хвостом, как бы говоря: "И сам не понимаю, как со мной
грех случился!" - без гнева, полным участия голосом, сказал:
 - Что, старик, на кухню собрался? Стара стала, слаба стала? Ну, ладно! ты и на кухне службу сослужить можешь.
На первый раз, однако ж, решились ограничиться приисканием Трезорке подручного. Задача была нелегкая; тем не менее, после значительных хлопот, успели-таки отыскать у Калужских ворот некоего Арапку, репутация которого установилась уже довольно прочно.

Я не стану описывать, как Арапка первый признал авторитет Трезорки и беспрекословно ему подчинился, как оба они подружились, как Трезорку, с течением времени, окончательно перевели на кухню и как, несмотря на это, он бегал к Арапке и бескорыстно обучал его приемам подлинного купеческого
пса... Скажу только одно: ни досуг, ни обилие сладких кусков, ни близость Кутьки не заставили Трезорку позабыть те вдохновенные минуты, которые он проводил, сидючи на цепи и дрожа от холода в длинные зимние ночи.

Время, однако ж, шло, и Трезорка все больше и больше старелся. На шее у него образовался зоб, который пригибал его голову к земле, так что он с трудом вставал на ноги; глаза почти не видели; уши висели неподвижно; шерсть свалялась и линяла клочьями; аппетит исчез, а постоянно ощущаемый холод заставлял бедного пса жаться к печке.
 - Воля ваша, Никанор Семеныч, а Трезорка начал паршиветь, - доложила однажды купцу Воротилову кухарка.

На этот раз, однако, купец Воротилов не сказал ни слова. Тем не менее
кухарка не унялась и через неделю опять доложила:
 - Как бы дети около Трезорки не испортились... Опаршивел он вовсе.
 Но и на этот раз Воротилов промолчал. Тогда кухарка, через два дня, вбежала уже совсем обозленная и объявила, что она ни минуты не останется, ежели Трезорку из кухни не уберут. И так как кухарка мастерски готовила поросенка с кашей, а Воротилов безумно это блюдо любил, то участь Трезоркина была решена.
 - Не к тому я Трезорку готовил, - сказал купец Воротилов с чувством, - да, видно, правду пословица говорит: собаке - собачья и смерть... Утопить Трезорку!

И вот вывели Трезорку на двор. Вся челядь высыпала, чтоб посмотреть на предсмертную агонию верного пса; даже хозяйские дети окно обсыпали. Арапка был тут же и, увидев старого учителя, приветливо замахал хвостом. Трезорка от старости еле передвигал ногами и, по-видимому, не понимал; но когда начал приближаться к воротам, то силы оставили его, и надо было его тащить
волоком за загривок.
Что затем произошло - об этом история умалчивает, но назад Трезорка уж не возвратился.

А вскоре Арапка и совсем изгнал Трезоркин образ из сердца купца
Воротилова.

 


При поддержке Министерства культуры и массовых коммуникаций
Техническая поддержка CYGNUS HOSTING