Сергей Котькало
Зимнее утро в Тель-Каукабе
Рассказ

В деревне Тель-Каукаб, куда стекаются все хрустальные воды горных рек, где преизобилуют фруктовые сады, виноградники и оливковые рощи, – это вблизи от Дамаска, если идти по дороге из Рима в столицу Сирии, – Русская Православная церковь построила на холме, на месте озарения Савла, в теперь уже далекие шестидесятые годы прошлого века храм. Справа от него в 2005 году русский скульптор Александр Рукавишников поставил памятник святому первоверховному апостолу Павлу. Нынешней зимой свершилось прежде небывалое: как гром среди ясного неба – выпал снег…

***
...Георгий с ужасом смотрел на белого Павла. Еще никогда в жизни он не видел такого чуда. Тело его дрожало мелкой дрожью, слёзы ручьем лились по щекам. Он не понимал, что случилось, но ему было холодно и страшно. Георгий повторял раз за разом:
– Павел... Павел..., – срывался на истерику и рыдал, а после снова говорил: Павел... Павел..., – и истерика накатывалась новым приливом...
Так повторялось достаточно долго. Георгий проваливался в забытье. Очнувшись, он видел, что белые хлопья непрестанно сыплются и белый покров над землей поднимается выше и выше, и уже почти сравнялся с окнами. Белый Павел, по-прежнему молча, строго смотрел прямо ему в лицо. Таким он не видел его еще никогда. Казалось, что еще немного, и Павел в гневе своем шагнет прямо к кибитке и разметает по белому покрову её белые камни.

– Павел... Павел..., – вскрикнул Георгий, – виновен, верь мне, виновен, но не губи сторожку. Хозяин взял меня на работу и я обещал ему, что буду честно служить, без обмана... Так вышло, видит Бог, я не мог отказать бедному бедуину и пустил его на ночлег в церковь...
Но Павел как бы не слышал. Глаза его широко разверзлись и он продолжал с беспощадностью смотреть прямо внутрь сердца Георгия, обжигая своею холодною строгостью тело сторожа. Георгий уже не дрожал мелкой дрожью. Сторожа натурально трясло и колотило... Верхние зубы едва попадали на нижние. Пальцы рук скрючились от боли... В эти минуты Георгий чувствовал, что смерть, белая смерть сейчас настигнет его и он умрет, оставив закрытого в церкви бедуина...

– Павел... Павел... – из последних сил взмолился Георгий, – я виновен, но бедуин не повинен. Пусть Господь, по твоим святым молитвам, позволит мне его выпустить из храма...
И вдруг белый Павел как бы вскинул назад голову. Белая пышная грива сползла на плечи. Глаза его засияли в свете пробившегося из-под серых облаков солнца. Какая-то, никогда не знаемая теплота пробежала по сосудам. Из глубины белого сада послышался истошный вопль котенка. Георгий спешно обулся в брезентовые кеды и выбежал во двор.
Собственно, дальше порога он, конечно же, не побежал, а просто провалился в белые покрова зимы, которых не знал прежде, перед рядами олив, превратившихся в белые стога. Группа сизарей слетела с креста купола церкви и прошла над ним два раза круг за кругом, но он их уже не заметил. Понятно, что это был второй удар в его сердца. До смерти оставалось меньше шага. Мысленно он смирился со своей участью и уже перемахнул через ступень из мира времени в вечность, а душа Георгия примирилась с приговором Суда...

Но, опять таки, в последнюю секунду, когда он уже лежал, распластавшись на белой холодной и волглой простыне зимы, серая старая кошка с криком выскользнула из-под него. Её дикий визг возмущения смутил тихого Георгия, и он в отчаянье вскочил на ноги...

***
Все само собою прояснилось: настала зима. Выпал первый снег в пустыне, который раньше Георгий видел только в кино и во сне. Он пошел уверенною походкою по мягкой белой ровной дорожке. По пути вытащил из сугроба истошно визжащего мокрого котенка и спрятал его под свитер. Прежде, чем перекреститься и открыть замок на двери церкви, оглянулся на Павла. Бронзовое доброе лицо апостола светилось счастливою улыбкою. Георгий осенил себя крестом, с некоей растерянностью перемены голосом причетника сказал:
– Алилуя, алилуя, алилуя, – и тоже возрадовался, и пропел далее: – Слава тебе Боже! Господи помилуй. Господи помилуй. Господи помилуй…

Открыл двери храма и позвал бедуина:
– Скорее выходи, старик, и поспеши домой, к нам зима пришла.
Озябший бедуин, кутаясь в арафатку, морщась от непривычной белизны света, вышел на порог и тоже, надо полагать, оторопел.
– Господи, – вскрикнул постоялец на Павла, – за что нам сие?
– Он не виновен, – ответил весело ему Георгий за бронзового апостола, – всё от Господа, – и повел головою на небо. – Ты поспешай домой, дорогой. Зима к нам пришла незвано. Родные твои, небось, заждались и волнуются... Поторапливайся, пока совсем не утопла в снегах долина...
Поверженный белизною света, бедуин даже не взглянул на своего благодетеля и не сказал ему ни слова. Потупив долу глаза, он минул ворота ограды и растворился в снегах. Радостный незаемно сторож, придерживая левой рукою край грубой шерсти свитера, из-под которого в полудреме счастливо мурлыкал белый котенок, пошел к Павлу. Правой рукой Георгий разгреб снег на приступках постамента, присел на край, погладил рукою холодную бронзовую порфиру апостола, прижался щекою и снова, как на рассвете, запричитал:
– Павел... Павел..., – и заплакал, но теперь уже с благодарным трепетом.