|
Тамара Лобова
Раиса Михайловна
Корова была настолько красивой, спокойной и неповоротливой, что назвать её пренебрежительно Райкой было как-то неудобно. Так и хотелось окликнуть: «Раиса Михайловна!» Осторожно, с достоинством несла она своё большое старое туловище, внимательно выбирая место, где поставить ногу. Раиса шла, приподняв голову, которую украшали витые рога. Они росли внутрь и мешали корове, поэтому время от времени хозяин отпиливал концы рогов. Боли не было, и Раиса терпеливо ждала, пока приводили рога в порядок. Над рогами, на самой макушке, кудрявился озорной чубчик, который придавал степенному животному слегка задиристый вид.
Раиса — корова красной степной породы больше взяла от своих немецких предков, чем от степняков. Большое, могучее, добродушное животное сразу понравилось новым хозяевам. Они окружили Раису заботой и вниманием. Корова давала много молока вкусного и жирного, а хозяева кормили её до отвала. Пасли её, выбирая самые укромные места, кормили свёклой, давали пойло из отрубей, баловали хлебцем с солью, но Райка умудрялась схватить и проглотить всё, что попадалось ей на глаза. Она съела мыло, смахнула носом крышку с кастрюли и выпила борщ. Всё это корова заела пучком редиски и десятком огурцов. От неё прятали даже тряпки. Раиса Михайловна была большой грязнулей. Напачкает и туда же сразу ложится. В тёплое, погреться. Хозяйка не раз выговаривала корове за её безобразия, даже шлёпала слегка рукой по мягкому месту, но Раиса Михайловна в это время высовывала свой шершавый язык и норовила облизать лицо.
- Да разве можно с тобой сладить, красавица ты наша. Подлиза. Стой смирно. Сейчас буду тебя мыть. Посмотри на Зинку. Вот уж чистюля. Три дня на ногах простоит, но в грязь не ляжет. С Зинкой у Раисы сразу сложились приятельские отношения и, когда та принесла телёночка, Рая приняла, как своего и норовила его покормить. Зина жила в доме с малолетства, но Раиса Михайловна, сразу стала главной. По пути на пастбище или на водопой корова гордо вышагивала первой. Остальные плелись сзади.
Раиса любила навещать чужие огороды. Только зазеваешься, она уже там. Быстро-быстро хватала верхушки подсолнухов, кукурузы и тут же возвращалась на место, делая вид, что ничего не случилось. - Ах ты, бессовестная! Старая уже, а всё никак от дурных привычек не отвыкнешь. Перед людьми стыдно, а чему учишь молодёжь? Корова принималась лизать хозяйку: «Прости, больше не буду». Но стоило отвернуться, Раиса Михайловна тут же бросалась уничтожать чужой урожай. Приносили пойло коровам в одно и то же время. Раиса ждала этого часа с нетерпением. Перебирала ногами, мотала головой, доглядывая на дверь. Наконец настала счастливая минута. Корова начала есть. Она сделала большой глоток, прикрыла глаза и замерла от удовольствия. С морды закапало. Из норы вылезла крыса. Она не торопясь, уселась под мордой коровы. Капли падали крысе прямо в рот, а она глотала их, боясь шевельнуться. Хозяйка настолько была поражена увиденным, что вечером позвала домашних. Поставили ведро с пойлом корове, открыли дверь. Придёт ли крыса?
Корова понюхала еду и опустила морду в ведро, а когда Раиса подняла голову и капельки закапали, крыса была тут как тут. Она уселась так, чтобы капли попадали в точку, раскрыла рот, и пиршество началось! Корова наелась, стала пережёвывать пищу, а крыса пошла к себе. Что делать? Крыса — животное противное и опасное. Убить? Отравить? Да разве можно губить такую умницу! Решено было: пусть живёт наша крыса, пусть жизни радуется. Так и жили в мире и согласии люди, корова и крыса.
Стригунки
Стригунки — жеребята, у которых грива ещё не отросла, короткая и стоит щёткой. Волосок к волоску. Кажется, что жеребёнка только что постриг хороший мастер. Грива растёт вместе с животным, поднимается, а потом падает на шею взрослой лошади. Стригунки весёлые, забавные, непослушные, поэтому, когда их отнимают у матерей и сбивают в табун, приводят старого коня. Этот конь настоящий воспитатель. Он и нянька, он и защитник, он и строгий отец всем жеребятам.
Как-то мы с детьми приехали на конный завод. Ребята увидели под большим навесом стригунков и враз побежали к ограде. Им навстречу ринулись жеребята. Из-под навеса раздался чуть слышное ржание коня. Стригунки вмиг остановились и замерли.
Могучий гнедой конь с седой гривой подошёл к ограде. Жеребята выстроились за ним в шеренгу. Гнедой стоял, не шелохнувшись, как вкопанные за ним — стригунки. Они уставились на детей большущими, выпуклыми глазами, как бы говоря: «Мы жеребята, а вы кто такие?» Дети и стригунки долго разглядывали друг друга, а йотом один мальчик протянул коню хлеб. Гнедой задрал верхнюю губу и показал страшные зубы. Детская ручка дрогнула, но конь нежно взял хлеб губами и закивал головой. Жеребята подошли к ограде. Каждый из них получил подарок. Хлеб хорош и печенье тоже, и яблоки, но нет больше лакомства, чем сахар для лошади, а для человека нет больше удовольствия, чем слышать, как хрумкает она сахар, прикрыв густыми длинными ресницами глаза.
Конюх открыл ворота, и стригунки вместе с конём пошли на пастбище. Дети расстроились. - А вы идите за ними, только не подходите близко, чтобы Гнедой не волновался. Ребята поднялись на курган. Табунок остался внизу. - Посмотрите, посмотрите! Жеребята пасутся, а конь ничего не ест. Стоит и по сторонам смотрит. - Да это же он малышей охраняет.
К табунку подбежала собака. Конь насторожился, а потом пошёл на неё вскачь. Собака чудом выскочила из-под копыт. Гнедой вернулся на своё место. Вдруг из табунка выскочили два жеребёнка и побежали под гору. Конь стал «прядать» ушами, но стригунки неслись вниз. Гнедой стал бить по земле копытом. Шалуны, задрав хвосты, неслись дальше. Конь заржал и сорвался с места. Он несся, как ветер. Копыта еле касались земли. Седая грива развевалась над крупом, но стригунки прибавили ходу. Наконец, конь догнал безобразников. Он размахнулся головой и показал зубы. Укусить не успел. Жеребята рванули назад. Гнедой не отставал. Стригункам бежать в гору было тяжко, но и коню не легко.
Дети на кургане испуганно молчали. Никто не мог шелохнуться. Что будет дальше? А вдруг конь прибьёт жеребёнка или поранит? Он же такой большой и сильный?! Но страхи оказались напрасными. Только успели подбежать шалунишки к табуну, жеребята расступились и... спрятали их в своей гуще. Конь стал на своё место. Он тяжело поводил боками, нервно перебирал копытами, мотал головой и думал: «Что с них взять, с малышей? Глупенькие ещё. Им бы только резвиться. Я и сам такой был. Совсем недавно. Двадцать годков назад».
По-лошадиному это много, потому что по-человечески Гнедому было уже восемьдесят лет.
|
|