|
П.Б. Терчкоев
Ружейный металл
П.Б.Терчкоев (справа) с товарищем |
Призвался я в 38-м в Николаев, в учебный полк, где готовили радистов, связистов, топографов, командиров отделений, — словом, младший командный состав. Через год освобождали Западную Украину и Белоруссию. Потом нас отвели в Винницу, а оттуда в Жмеринку. Здесь мне пришлось сопровождать лошадей во время войны с Финляндией. А незадолго до начала Великой Отечественной кинули наш гаубичный полк прямо на границу. И хоть бы объяснили положение, а то ведь о войне узнали, когда на головы снаряды да бомбы посыпались. Сняли нас, правда, оттуда и отвели под Каменец-Подольский. А там войск и техники скопилось — тьма! И начали они лупить. Командира дивизии убили, полком какой-то майор командовал. На гаубицы давали три снаряда в сутки, а что можно ими сделать против танков? Уничтожил он наши гаубицы. Дали нам потом орудия на конной тяге, но и те мы почти все до Сталинграда потеряли. Из четырнадцати человек моей команды в живых остались я да Карпушин, остальные — кто сдался, кого убили. Как-то, еще под Каменец-Подольском, оторвался я от своих, и за мной стал «мессершмитт» гоняться. Дал очередь — я упал, он пролетел мимо, я опять поднялся и побежал. Он развернулся и снова за мной — очередь уже в полуметре. Тогда я скумекал притвориться мертвым, даже лицо летчика заметил. Он посчитал меня убитым и улетел.
А под Днепропетровском ни за что ни про что заградотряд расстрелял командира нашего взвода, лейтенанта. Молоденький такой был, еще и года не прослужил. Они находились на наблюдательном пункте, корректировали огонь, а с батареи приказали сняться и срочно прибыть в расположение — вести огонь прямой наводкой. Они снялись и бегом на батарею, чтобы успеть. Глядишь, спокойно пешком топали, все бы и обошлось. А тут остановили — почему бежите, панику создаете? Он и объяснял, — так, мол, и так, на батарею свою торопимся. Ничего не помогло — расстреляли.
Под Сталинградом я через Волгу тянул связь. Двое сидели на веслах, я набирал в лодку камней, привязывал их к проводу и опускал на дно. Концы никогда ножом не зачищал, только зубами. И так — от берега до берега. Если честно, то только в Крыму я понял, что наша взяла, что воевать научились. Уже по звуку определяли, какой снаряд с недолетом, какой с перелетом. Там, под Севастополем, пришлось наблюдать такую картину. Откуда-то из Средней Азии пригнали пополнение. А у них, наверное, обычай такой — над мертвым собираться. Видно, кого-то убило. Они столпились, а немцы воспользовались. В самую середину снаряд жахнул — никого не осталось.
Защитники Брестской крепости. Фрагмент. Художник П.Кривоногов | После Севастополя перебросили нас в Прибалтику, и там под Елгавой в августе 44-го меня ранило. Потом — восемь месяцев госпиталей. Осколки, которые видны были, сразу повытаскивали. А те, что глубже, до сих пор во мне. И почувствовал я их только через 41 год после победы. В Симферополе в аэропорту меня три раза возвращали — все трезвонило. Я уж и часы, и ключи, и мелочь вытащил — а все звенит. Тогда капитан говорит: — Ружейный металл у тебя, дед. — Ну, давай я догола разденусь. — Ладно, дед, лети. Домой добрался, и тут — приступ. Повезли на рентген, а в пояснице два осколка. Так, видно, и помру с ними.
Записал писатель Юрий Орябинский
|
|