|
Николай Алексеевич НЕКРАСОВ
ТИШИНА
(Отрывок из поэмы)
Все рожь кругом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор...
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашел я ничего!
Я там не свой: хандрю, немею,
Не одолев мою судьбу,
Я там погнулся перед нею.
Но ты дохнула — и сумею,
Быть может, выдержать борьбу!
Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны —
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою
И в умиленье посылаю
Всему привет... Я узнаю
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну.
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры...
Храм божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья.
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья.
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море.
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе.
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали —
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый.
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил —
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной...
Я внял... я детски умилился...
И долго я рыдал и бился
О шипы старые челом.
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных. Бог скорбящих.
Бог поколении, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!
1856-1857
ОРИНА, МАТЬ СОЛДАТСКАЯ
Чуть живые, в ночь осеннюю
Мы с охоты возвращаемся.
До ночлега прошлогоднего,
Слава Богу, добираемся.
«Вот и мы! Здорово, старая!
Что насупилась ты, кумушка!
Не о смерти ни вдумалась? Брось!
Пустая это думушка!
Посетила ли кручинушка? Молви — может, и размыкаю». И поведала Оринушка Про печаль свою великую.
— Восемь лет сынка не видела. Жив ли? нет - не откликается.
Уж и свидеться не чаяла, Вдруг сыночек возвращается.
Вышло молодцу в бессрочные... Истопила жарко банюшку, Напекла блинов Оринушка. Не насмотрится на Ванюшку!
Да не долги были радости. Воротился сын больнехонек, Ночью кашель бьет солдатика, Белый плат в крови мокрехонек!
Говорит: «Поправлюсь, матушка! Да ошибся - не поправился. Девять дней хворал Иванушка, На десятый день преставился... —
Замолчала, не прибавила Ни словечка, бесталанная. «Да с чего же привязалася К парню хворость окаянная?
Хилый, что ли. был с рождения?..» Встрепенулася Оринушка:
— Богатырского сложения. Здоровенный был детинушка!
Подивился сам из Питера Генерал на парня этого. Как в рекрутское присутствие Привели его раздетого...
На избенку эту бревнышки Он один таскал сосновые... И вилися у Иванушки Русы кудри как шелковые... —
И опять молчит несчастная... «Не молчи — развей кручинушку!
Что сгубило сына милого — Чай, спросила ты детинушку?»
— Не любил, сударь, рассказывать Он про жизнь свою военную...
ДЕТСТВО
(Неоконченные записки)
I
В первые годы младенчества
Помню я церковь убогую,
Стены ее деревянные.
Крышу неровную, серую,
Мохом зеленым поросшую.
Помню я горе отцовское:
Толки его с прихожанами,
Что угрожает обрушиться
Старое, ветхое здание.
Часто они совещалися.
Как обновить отслужившую
Бедную церковь приходскую;
Поговорив, расходилися.
Храм окружали подпорками,
И продолжали служение.
В ветхую церковь бестрепетно
В праздники шли православные, —
Шли старики престарелые.
Шли малолетки беспечные.
Бабы с грудными младенцами.
В ней причащались, венчалися,
В ней отпевали покойников...
Синее небо виднелося
В трещины старого купола,
Дождь иногда в эти трещины
Падал: по лицам молящихся
И по иконам угодников
Крупные капли струилися.
Ими случайно омытые.
Обыкновенно чуть видные.
Темные лики святителей
Вдруг выступали... Боялась я. —
Словно в семью нашу мирную
Люди вошли незнакомые
С мрачными, строгими лицами...
То растворялось нечаянно
Ветром окошко непрочное,
И в заунывно-печальное
Пение гимна церковного
Звонкая песня вторгалася.
Полная горя житейского, —
Песня сурового пахаря!..
II
Ближе к дороге красивая.
Новая церковь кирпичная
Гордо теперь возвышается
И заслоняет развалины
Старой. Из ветхого здания
Взяли убранство убогое.
Вынесли утварь церковную,
Но до остатков строения
Руки мирян не коснулися.
Словно больной, от которого
Врач отказался, оставлено
Времени старое здание.
Ласточки там поселилися —
То вылетали оттудова.
То возвращались стремительно.
Громко приветствуя птенчиков
Звонким своим щебетанием...
В землю врастая медлительно,
Эти остатки убогие
Преобразились в развалины
Странные, чудно красивые.
Дверь завалилась, обрушился
Купол; оторваны бурею.
Ветхие рамы попадали:
Травами густо проросшие,
В зелени стены терялися,
И простирали в раскрытые
Окна — березы соседние
Ветви свои многолистые...
Их семена, занесенные
Ветром на крышу неровную,
Дали отростки: любила я
Эту березку кудрявую,
Что возвышалась там, стройная,
С бледно-зелеными листьями,
Точно вчера только ставшая
На ноги резвая девочка.
Что уж сегодня вскарабкалась
На высоту, — и бестрепетно
Смотрит оттуда, с смеющимся,
Смелым и ласковым личиком...
Птицы носились там стаями.
Там стрекотали кузнечики.
Да деревенские мальчики
И русокудрые девочки
Живмя там жили: по тропочкам
Между высокими травами
Бегали, звонко аукались,
Пели веселые песенки.
Там мое детство беспечное
Мирно летело... Играла я,
Помню, однажды с подругами
И набежала нечаянно На полусгнившее дерево.
Пылью обдав меня, дерево
Вдруг подо мною рассыпалось:
Я провалилась в развалины
Внутрь запустелого здания.
Где не бывала со времени
Службы последней...
Объятая
Трепетом, я огляделася:
Гнездышек ряд под карнизами,
Ласточки смотрят из гнездышек,
Словно кивают головками,
А по стенам молчаливые,
Строгие лица угодников...
Перекрестилась невольно я. —
Жутко мне было! Дрожала я,
А уходить не хотелося.
Чудилось мне: наполняется
Церковь опять прихожанами;
Голос отца престарелого.
Пение гимнов божественных,
Вздохи и шепот молитвенный
Слышались мне, — простояла бы
Долго я тут неподвижная,
Если бы вдруг не услышала
Криков: «Параша! да где же ты?..»
Я отозвалась; нахлынули
Дети гурьбой, — и наполнились
Звуками жизни развалины,
Где столько лет уж не слышались
Голос и шаг человеческий...
1873
***
Так запой, о поэт! Чтобы всем матерям
На Руси на Святой, по глухим деревням,
Было слышно, что враг сокрушен, полонен,
А твой сын — невредим, и победа за ним,
Не велит унывать, посылает поклон.
1877
|
|