«МОИ БАСНИ ЧИТАЮТ ДЕТИ…»
Академик живописи Федор Солнцев об Иване Крылове

И. А. Крылов, как я его помню, был высокого роста, весьма тучный, с седыми, всегда растрепанными, волосами; одевался он крайне неряшливо: сюртук носил постоянно запачканный, залитый чем-нибудь, жилет надет был вкривь и вкось. Жил Крылов довольно грязно. Все это крайне не нравилось Олениным, особенно Елисавете Марковне и Варваре Алексеевне. Они делали некоторые попытки улучшить в этом отношении житье-бытье Ивана Андреевича, но такие попытки ни к чему не приводили. Однажды Крылов собирался на придворный маскарад и спрашивал совета у Елисаветы Марковны и ее дочерей; Варвара Алексеевна по этому случаю сказала ему:
— Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает.

Случилось также, что Алексей Николаевич как-то пригласил Крылова к себе на дачу, в Приютино, где пробыл Иван Андреевич довольно долго. В это время Елисавета Марковна с Варварой Алексеевной велели переделать и вычистить всю квартиру Крылова; купили также новую мебель. Как отнесся к такой заботливости Иван Андреевич — мне неизвестно; но когда, недели через две, Елисавета Марковна с Варварой Алексеевной навестили Крылова, то в ново отделанной ими квартире они увидели множество голубей, которые разгуливали по мебели, столам и проч. Елисавета Марковна предпринимала и другие меры к исправлению Ивана Андреевича во внешней неряшливости, но все было напрасно, и его оставили в покое.

Таким же Крылов был и в некоторых других отношениях; например, если попадалась ему в руки какая-либо книга, то он, бывало, непременно умудрится затаскать ее; поэтому Алексей Николаевич никогда не давал ему редких или ценных изданий.
У Оленина Иван Андреевич бывал каждый день. После занятий в публичной библиотеке он отправлялся к Алексею Николаевичу, причем от самой библиотеки всю дорогу нанимал извозчиков и обыкновенно приходил пешком. Делал он это просто потому, что любил поговорить с простым народом. Раз как-то Крылов пришел к Оленину очень усталый. Алексей-Николаевич спросил его:
— Почему ты не скажешь, что тебе трудно ходить пешком?
И сейчас же написал графу Уварову записку, что вот-де по тучности Иван Андреевич очень мучится, приходя ко мне пешком из библиотеки, и потому следовало бы купить ему экипаж.
Уваров представил эту записку, в подлиннике, государю, и его величество повелел выдать Крылову 3000 рублей "на экипаж". Иван Андреевич купил лошадь и дрожки.

Крылов являлся к Олениным около 4 часов, когда обыкновенно подавали обед. Сам Алексей Николаевич имел всегда хороший аппетит; но Иван Андреевич в этом отношении превосходил его. Например, на масленице у Олениных приготовлялись блины различных сортов. (Надобно заметить, что у А. Н. Оленина были как-то особенно хороши квас, хлеб и блины. (Ф. С.)).
Между прочим, подавались полугречневые блины, величиною в тарелку и толщиною в палец. Таких блинов, обыкновенно с икрою, Иван Андреевич съедал, в присест, до 30 штук.

Крылов в милом, семейном кружку Олениных был довольно словоохотлив. Однажды, на масленице, Иван Андреевич пришел к Оленину раздосадованный, сердитый. Алексей Николаевич, заметив это, спросил:
— Что ты такой пасмурный?
— Ходил под балаганы гулять и ужасно прозяб, — отвечал Иван Андреевич.
— Охота тебе туда таскаться, — заметил Алексей Николаевич.
— Да нет, позвольте, — заговорил Крылов. — Я подошел к одному балагану; вышел "дед", снял с головы шляпу и, показывая ее публике, спрашивает: "В шляпе ничего нет, господа?" Ответили, что ничего. "Ну, так погодите", — сказал "дед", поставил шляпу на перила и скрылся. Это меня заинтересовало; я решился подождать, чем кончится дело. Ждал, ждал, а "деда" нет. Наконец, через полчаса, он вышел, приподнял с перил шляпу и, опять показывая ее публике, сказал: "Ничего нет в шляпе?" Отвечают: "Ничего". "Старик" заглянул в шляпу и преспокойно говорит: "А ведь и в самом деле ничего!" Одурачил всех нас совершенно: каково, с добрых полчаса ждал я его выхода, какую-де он штуку выкинет! А штука-то самая простая.

Басни свои, как известно, Иван Андреевич писал на разных лоскутках, которые и таскал иногда с собою в кармане.
Елисавете Марковне и вообще на женской половине Крылов никогда не читал своих басен; зато чуть ли не каждую басню прочитывал Алексею Николаевичу по нескольку раз; Оленин делал при этом замечания. Крылов очень серьезно выслушивал эти замечания и сообразно с ними делал поправки.
Однажды, за обедом, Оленин сказал Ивану Андреевичу:
— Ни один литератор не пользуется такой славой, как ты: твоих басен вышло более десяти изданий.
На это Иван Андреевич отвечал:
— Что ж тут удивительного? Мои басни читают дети, а это такой народ, который все истребляет, что ни попадется в руки. Поэтому моих басен много и выходит.
Крылов редко разговаривал о художествах и почти никогда не высказывал об этом своих суждений. Раз только Иван Андреевич заметил об известной картине профессора Бруни "Воздвижение Моисеем медного змия", что если бы он был женат, то не повел бы жену смотреть эту картину.
— Почему же? — спросили Крылова.
— Да потому, — отвечал он, — что на ней изображены одни страдающие, а из праведных и не болящих никого нет*.
Крылов не любил читать много серьезного; но если хотел что-нибудь изучить, то непременно достигал своей цели. Так, известно, что, когда ему было уже более 40 лет, он выучился греческому языку. Поводом к этому послужило следующее обстоятельство, о котором я слышал от А. Н. Оленина. Известный литератор Гнедич приходил к Алексею Николаевичу читать своей перевод "Илиады". Чтение происходило нередко в присутствии Ивана Андреевича, который обыкновенно вступал в разговор, высказывал свои замечания о переводе. В этих случаях Гнедич говорил Крылову:
— Ведь ты не знаешь греческого языка; ну и молчи.
Иван Андреевич, наконец, рассердился: взял да и выучился греческому языку. Интересно, как он учился. Бывало, сидит за греческой грамматикой, а рядом с ней лежит раскрытый какой-нибудь роман; если кто-нибудь заставал его за этим занятием, он тотчас же прикрывал грамматику романом.
Однажды Гнедич пришел, по обыкновению, читать свой перевод Алексею Николаевичу. Присутствовавший в это время Крылов вступил в спор, начал доказывать Гнедичу, что какой-то стих он перевел неправильно. Гнедич спросил Ивана Андреевича:

— Да ты почему знаешь?
Крылов взял подлинник, прочитал стих по-гречески и перевел. Гнедич был совершенно поражен такой неожиданностию и сказал:
— Как же ты говорил, что незнаком с греческим языком?
— Да я выучился только недавно, — отвечал Иван Андреевич.
Прибавлю еще, что Крылов очень уважал Оленина; он совершенно опустился, когда лишился своего друга Алексея Николаевича.