Анатолий Матвеев

ДУША И СОВЕСТЬ

Жил-был мастеровой. Делал красивые замки. Так красиво делал - любо-дорого смотреть. Всегда в базарные дни брали его вещи, брали и радовались - так хорошо, с душой и совестью сделаны. Возьмет человек в руки замок и радуется. Хорошей вещью не только пользоваться, а и держать приятно.
Однажды работает он замок, а сам думает:
- Зачем сильно хороший делать? Сделаю кое-как, и так купят.
- Что ты, что ты, - забеспокоилась совесть.
- Отстань, - сказал мастеровой.

А душа молчит. Раз до совести нет дела, до души ли ему. И сделал он столько замков, что и за месяц раньше не делал. Стал смотреть свой товар. Что ни возьмет в руки, не радуется ни глаз, ни сердце. Повертел, повертел, собрал и понес на базар. День простоял, никто ничего не берет. Узнает народ мастерового. Подходит, смотрит, а товар, словно не его. Повертит в руках замок - в нем ни души, ни совести. Повернется и уйдет.

С чем пришел мастеровой на базар, с тем и ушел. Дома сел на лавку. А душа щемит, совесть точит. Достал он из мешка замок, повертел, посмотрел и так, и этак, а нет в вещи ни души, ни совести. Обозлился и запустил замок в дальний угол, за кровать.
Взвалил мешок за плечи и понес в кабак. А там спустил товар по цене дешевле материала. И уж не помнит, как домой попал, как спать лег.

Утром проснулся, голова болит. Пошарил, порыскал - ни денег, ни материала. Один инструмент сиротинкой лежит, работы ждет. Вспомнил мастеровой, полез в угол, достал замок. И так на него посмотрит, и этак повернет - а нет в нем души. Долго потел мастер над замком, а вложил-таки душу. Аж сам залюбовался. Хоть глаз и привычен, тысячи замков видел, а этому порадовался.

Любо не любо, а есть надо. Понес на базар. Раньше у него товару - весь стол завален, а теперь один замок. Народ мимо идет, не глядит, думает: пропился человек, последнее продает. Один подошел, стал вертеть замок и так, и эдак, другой к нему руку тянет, а там третий. И каждый большую цену предлагает.
Вернулся домой мастеровой, и с того дня ни одной вещи из его рук без души и совести не выходило.
Мастерового уже давно нет, а душа и совесть живут в сделанных им вещах.

ХЛУДНЕВСКАЯ БЫЛЬ

Каждый маленький чиновник мечтает стать большим, а большой - еще больше, и оттого согласия между чиновниками нет, а только служебное рвение да чинопочитание. А уж чиновники все большие и маленькие боятся, чтоб по их департаменту какой оплошности или, хуже того, конфузии не вышло. Разводи потом руками: мол, не доглядели, не додумали.

Тут как-то большому московскому чиновнику, который культурой заведует в департаменте, донесли: мол, есть в Калужской губернии в Думиничском уезде село Хлуднево, а в том селе лепят из глины свистульки да гремотушки да прочу разную игрушку. Он бы, большой чиновник, такое дело без внимания оставил, кабы все своим чередом да порядком шло: спервоначалу донесение, на донесение резолюция наложена, сверху распоряжение, все аккуратно в папочку сшито, папочке  номер присвоен, в канцелярии зарегистрирован. А тут со стороны сказано, и он по своему культурному департаменту знать не знает, ведать не ведает. Ну, как донесут наиглавнейшему, что по культурному ведомству такое упущение, а набольший возьмет и на вид поставит: вот, дескать, игрушки есть, мастера есть, а по их департаменту - ни сном, ни духом.

А раз чиновник большой, то и огорчение у него большое вышло. А дабы болезнь в нем чиновничья не разыгралась, он скорее нарочного в Калугу, чтоб первым делом нагоняй тамошним чиновникам сделал, что такое дело проворонили, а уж потом все вызнал да прознал, что за свистульки с гремотушками да к какому месту прикладываются.
Калужские-то чиновники, как тишь да гладь да божья благодать, себя дома набольшими чувствуют, а как нарочный московский наехал, пополам согнулись и давай на себе волосы рвать: дескать, не доглядели, впредь будем осмотрительнее, игрушечников хлудневских в порошок сотрем, по ветру пустим. Нарочный на них прицыкнул и строго приказал, чтоб в краткий, срок все разузнать, разведать и ему доложить. Обрадовались калужские-то чиновники такому обороту и давай служебное рвение показывать. Сей же секунд своего нарочного снарядили, инструкций да распоряжений надавали и - в дорогу. С такими-то бумагами нарочный мигом до села долетел.

Все село сбежалось: что такое - потоп ли землетрясение. А нарочный, даром что из чиновников самый мелкий, да не верхогляд. У него служебное рвение жиром не заросло, а раз дело московско-государственное, то всех игрушечников в одну избу согнал и давай вызнавать, чем вы, такие-сякие, глинобрюхие, Москву в удивление привели. И игрушечники руками разводят: дескать, знать не знаем ведать не ведаем, а что игрушку без разрешения лепим, так деды и прадеды лепили и разрешения не спрашивали. Стал чиновник игрушку смотреть, а в ней вида никакого, глина и глина, только в печи жжена. Он бы такую не то что в Москву, в Калугу бы постеснялся везти. Ну, да по чину рассуждать не положено и приказу перечить нельзя, а потому все обстоятельно расспросил, где глина водится, как игрушки лепятся да как в печь сажать. Даже свистеть выучился. Ну, как московский начальник спросит, а он такой закавыкой себе карьеру испортит. После игрушки повидастей в сумку склал, хотел какого-никакого и игрушечника с собой прихватить, а они все девки да бабы да старухи. Одежонка неказиста, выправки нет, потому и не стал брать. Собрался - и в Калугу. Своему начальству доложил. Оно, недолго думая, бумагу сочинило, что вот, мол, нарочный чиновник за хлудневскими игрушечниками доглядывает, - и скорей к московскому нарочному. Тот калужского нарочного в охапку - и в Москву к большому чиновнику.

Тот, как ему доложили, что нарочный прибыл, ногами затопал, кулаком по столу застучал, а как папочку с делом увидел, и московского чиновника облобызал, и калужскому чиновнику улыбнулся. Дело в руки и скорей набольшему докладывать, что вот, мол, по нашему департаменту какое попечение о простом народе имеется.
Калужский-то нарочный с тех пор в гору полез: большой не большой, а не последний.
И игрушечники не в обиде: слава богу, не разорили да в Сибирь не сослали. А игрушки и посейчас лепят.

А и правда: чем хлудневские дымковской или филимоновской хужее? Из одной глины деланы.