Татьяна Гоголевич

Астры

…Астры, я люблю их, но не умею выращивать.

При папиной жизни они возникали в саду легко, как облака в небе.

Дни становились короче, вечера - прохладнее. Отчетливее всего это случалось в том возрасте, когда еще не помнишь прошлой осени, но чувствуешь разливающуюся в природе грусть - так, должно быть, как чувствуют ее звери. И в это время зажигались астры. Они не боялись ни утренников, ни стылых рос, они горели в саду, как звезды - по обе стороны извилистой, усыпанной гравием и галькой дорожке, ведущей к даче.

Ромашки астр. Бледно-розовые, розовые, ало-розовые, малиново-розовые, небесно-голубые, бледно- и пурпурно-фиолетовые, персиковые и абрикосовые (теперь этот цвет называется лососевым): персико-розовые и абрикосово-розовые. Немного красных, немного желтых (разного желтого оттенка - от соломы до лимона). И белые, раскошно-белые, их росло несколько сортов, но лучше всего были растрепанное белоснежное оперение "страусового пера" и еще один сорт с аккуратно завитыми вниз лепестками.

Это было особенно остро, потому что ощущения лета еще, скорее, жили в тебе, чем стали памятью. Запахи тех трав и ягод, которые родятся только в самом расцвете лета, когда оно со всех сторон защищено само собой; солнечные лучи, горячей ванной омывающие обнаженную кожу; теплая земля, одетая в мягкое платье зеленой травы, и очень много розовых, сладко пахнущих цветов - все это было еще так ощутимо, и уже - так невозвратно. Среди осенних цветов почти не встречается тот легкий розовый цвет, которого много летом. Цветы ранней осени - георгины, поздние флоксы, лилии, бархатцы - тяжелы и теплы портьерным бархатным оттенком, это касается и розоватого цвета. Астры - кажется, единственное, что сохраняет и настоящую розовость, и сладость запаха, и, особенно, почти непередаваемую словами летнюю легкость. Осенние запахи в основном горьковаты, как запах георгин или бархатцев, или свежи - как запах идущих за астрами хризантем. Уже и запах астр скорее свеж, чем сладок, но все же - сладок еще, и цвет - самый летний, и легкость - неподдельная, более того, она легче летней легкости. Папины астры вообще были бесконечно, небесно воздушны - при том, что почти все они были крупными.

Помню, что часть семян папе присылали с Дальнего Востока, и назывались они - "семена китайских астр". Какие именно сорта были "китайскими", не знаю, но могу сказать, что красных и желтых астр, таких, какие росли в нашем саду, я потом не встречала. Не встречала и крупных пионовидных астр: это были сильные и высокие разветвленные кусты с похожими на пионы размером и формой махровыми цветами - розовыми, белыми и голубыми. Сосед называл эти астры "поздними голубыми пионами", папа его не разубеждал. Должно быть, не только сосед принимал эти астры за пионы - несколько раз эти кусты у нас выкапывали, и папа не без иронии сочувствовал похитителям: ведь эти астры были однолетними, и на следующий год не всходили. Почти все папины астры переживали сентябрьские заморозки, но опавшие семена не могли пережить нашей суровой зимы. 

Астры были замечательны и в теплые, иногда горячие солнечные дни начала осени, но лучше всего они проявлялись в непогоду, в дождь. Осень, когда бы она ни наступала, в августе или в сентябре, безраздельно властвовала в такие дни в саду, смешивая землю и небо в одно целое, серое и туманное; в мелком дожде, в сером тумане нежными звездами начинали светиться астры. Георгины намокали, прижимались к посеревшим от дождя деревянным стенам, тяжелели, и другие цветы делались от дождя ярче и рельефнее, но все в саду от дождя становилось ярче и рельефнее - и коричневатые стволы яблонь, и рыже-коричневые бархатцы, и первая рыжая листва, и алые яблоки, и фиолетовые флоксы... Все это было сродни самой земле. Астры же летели по саду, казалось - вот-вот они оторвутся совсем, улетят, смешаются с облаками. Но они не улетали, а, пожалуй, притягивали облака к себе, небо сходило в сад, заполняло его собой, клочьями повисая на отмытых прохладной водой яблонях с наливающимися плодами.

Я люблю астры, но не умею их выращивать.

Они не получаются у меня такими, как получались у папы, они не возникают с легкостью летящих облаков или идущего дождя... должно быть, это разные грани таланта - видеть и создавать. Папины астры, скорее, растут во мне, как когда-то росли в саду, они цветут во мне, не увядая, и я иногда узнаю их в собственных делах и поступках. Они проступают оттенком в моих рисунках, я узнаю их в звуке собственного голоса, в связанном свитере, в каких-то особых ньюансах общения, в выборе всего того, что называется красотой.