Рассказы из последней турецкой войны

Подвиг Дубасова и Шестакова

Перед началом турецкой войны, на Дунае плавал неприятельский флот. Там было более двадцати военных судов; между ними было несколько броненосцев. Прежде чем переправиться через Дунай, надо было подумать о том, как бы помешать действовать неприятельскому флоту. Решено было поставить минные заграждения. Для этой цели поперек реки поместили бочонки со взрывчатым составом; бочонки были укреплены якорями, но чтобы они не тонули, то их поддерживали особыми поплавками. Так как бочонков сверху не было видно, то на ходу корабль непременно должен был натолкнуться на мину. От удара же мина взрывается и разбивает корабль на куски.

Скоро вход в Дунай был совершенно загражден. Турецким судам нельзя было ни войти, ни выйти. Но этого было мало. Наши моряки задумали совершенно уничтожить турецкие корабли. Лейтенанты Дубасов и Шестаков испросили позволения атаковать турецкие корабли. У наших моряков были только катера. Эти суда очень невелики; на них помещается всего пятнадцать человек команды; но они страшны своими минами. На длинном шесте насажен бочонок с составом; в случае надобности, шест выдвигают или руками, или машиной и бьют в подводную часть неприятельского судна. От удара происходит взрыв и немедленная гибель судна.
Ночью Дубасов и Шестаков вышли в первый раз на катерах и подошли к броненосцам на расстояние трехсот сажен. Стало светать, и время для атаки оказалось неподходящее. Пришлось вернуться назад и ждать следующей ночи.

Вечером уговорились так. Дубасов на катере «Цесаревич» пойдет вперед и даст первый удар. Шестаков на катере «Ксения» должен его поддержать, и в случае неудачи нанести второй удар. Наступило время отправляться. Все перекрестились. Дубасов скомандовал: «Отваливай!» — и тихо поплыли катера вверх по течению. Все сидели молча — не слышно было ни слова, ни звука; только всплески волн, ударяясь о борта катеров, нарушали гробовое молчание.

Было уже два часа ночи, когда катера наши стали подплывать к турецким судам. Дубасов и Шестаков порешили напасть на средний броненосец, самый большой и самый близкий к ним. Катера понеслись. Вот они совсем близко. В это время раздался оклик турецкого часового на броненосце: «Ким-дыр-ио?» (кто это). Дубасов ответил ему: «Сыцым адам!» (свой человек). Часовой не поверил и окликнул еще два раза. На третий оклик Дубасов отвечал рассердясь, и тотчас же приказал лететь на всех парах к корме броненосца. Эта была самая опасная минута для наших катеров. На катерах все замерли в страшном ожидании. Турецкий часовой после третьего оклика выстрелил. С других судов тотчас же послышались выстрелы. На броненосце поднялась тревога, зажгли огни, забегали люди... Но было уже поздно. Турки прозевали, дали катерам слишком близко подойти. В это время наша мина уже ударилась о левую подводную часть кормы. Сверкнул огонь, показался дым, послышался треск; взрывом подняло кверху огромный столб воды, и в ту же минуту раздался оглушительный рев орудия с броненосца. «Задний ход!» — громко скомандовал Дубасов, но всплеском волны катер почти залило водой. На броненосце поднялись отчаянные вопли; его корма сильно опустилась в воду, но не тонула. Турки открыли с броненосца сильный ружейный огонь и вместе с тем стреляли залпами из всех орудий. С других судов тоже открылась страшная пальба; поднялся целый ад. Дубасов отдал приказание Шестакову нанести второй удар. Шестаков под убийственным огнем подлетел к броненосцу; снова блеснул огонь, послышался взрыв, гул и треск, и в ту же минуту страшный залп из всех орудий. Но это были уже последние выстрелы броненосца. Он начал погружаться в воду. Турки стали бросаться в реку, ища спасения вплавь. Громкое единодушное «ура» разом вырвалось из груди наших моряков. После второго взрыва катер «Ксению» прибило волною к самому борту гибнувшего судна и забросало обломками; вылетавшею с броненосца тяжелой дверью ушибло самого Шестакова и одного из матросов. Катеру дали задний ход, но винт не действовал: он запутался в обломках и веревках; дали сигнальные свистки, требуя помощи, а помочь было некому: катер «Цесаревич» был залит водой и зацепился как-то якорем за броненосец. Наконец катера освободились, и Дубасов дал сигнал к отступлению.

В русской армии не ожидали возвращения моряков. Когда заслышали гул от взрыва и грозные раскаты пушечной пальбы, все считали их погибшими. Каково же было удивление, какова была радость, когда наши моряки воротились целые и невредимые! Оглушительное «ура» раздалось на катерах и на берегу и долго стояло в воздухе. Все целовались, поздравляя друг друга, точно наступил Светлый праздник. Особенно было удивительно, что на катерах, выдержавших такую борьбу, не было никакой потери — ни убитых, ни раненых.

Скобелев под Плевной

Под Плевной* Скобелев получил приказание занять Зеленые горы, выбить оттуда турок и укрепиться самому. На 28 октября вечером генерал назначил атаку. Отрядом должен был командовать полковник Мельницкий.
В четыре часа выехал сам Скобелев. Он был на белой лошади.
На пути стоял взвод охотников. Генерал, проезжая по рядам, беседовал с солдатами.
— Ну, что, братцы, как пойдет сегодня?
— Постараемся, ваше превосходительство!
— Не осрамитесь?
— Зачем же... Мы рады, ваше превосходительство!
— Помните, братцы, одно — не зарываться. Мы не Плевну брать идем, а только выбить турок из их траншей и занять ее... Поняли? Следовательно, когда вы ворветесь в траншею, то и оставайтесь там.
— Постараемся, ваше превосходительство!
— Ну, то-то. Помните, что тут не в храбрости, а в послушании дело. Сказал тебе начальник: «стой», так хоть и желалось бы по гнать неприятеля дальше, — ни с места. А турок бояться нечего.
— Мы их не боимся.
— Ну, то-то. Помните... как мы их били?

* Город в Болгарии, под которым русские взяли в плен целую турецкую армию с главнокомандующим Османом-пашою.

— Помним, ваше превосходительство! — отвечают из рядов.
— Помните, как погнали их, а?..
— Они от нас тогда всей ордой побежали, отзывается улыбающийся солдат,
— Ты был тогда со мною. Из старых должно быть?
— Я с вашим превосходительством и редуты (укрепления) эти самые под Плевной брал...
— Ну вот, братцы, видите. Дело не трудное. Раз уже мы эту Зеленую гору брали... Наша была.
— И опять будет, ваше превосходительство!
Проезжая дальше, Скобелев подъехал к Владимирскому полку, который стоял уже боевою колонною. Генерал снял фуражку и перекрестился. Перекрестились солдаты и офицеры; каждый читал про себя молитву.
Стало смеркаться. Раздалась команда, и тихо, без шуму, одна рота стрелкового батальона пошла цепью; сзади тронулись кучками охотники. Наша цепь должна была выбить турецкие аванпосты (передовые войска) из передних ровиков и залечь там, а в это время приказано охотникам перебежать дальше и занять самую траншею. Генерал проехал впереди цепи.
Вдруг раздался одиночный выстрел, за ним другой, третий, и пошла трескотня.
— Ребята, за мной!.. — загремел голос Скобелева. Загрохотали барабаны, зачастили выстрелы, и раскатилось в тумане наше «ура».
Стрелковая цепь живо сделала свое дело: она выбила турецкие аванпосты из ложементов (рвов с насыпями). Приходилось действовать на ощупь, темнота была такая, хоть глаз выколи. Как только были захвачены ложементы, выдвинулась партия охотников и за нею маленький резерв (подкрепление).
Охотники бросились на неприятельскую траншею, закричали «ура» и этим одним криком выгнали турок. Выбежав из своего закрытия, турки бросились врассыпную. В это время подошли остальные охотники и открыли по бегущим пальбу. Охотники вошли во вкус. Нашлись молодцы, которые бросались из траншеи за беглецами, настигали их у следующего ряда турецких укреплений и там уже били в упор, мало заботясь, что турки могут забрать их живьем. За резервом двигалось десять рот Владимирского полка. Мельницкий остановил их, расставил в одну шеренгу (ряд) по всей линии будущей траншеи, и, пока охотники отбивались от турок, владимирцы начали копать траншею. Лопаты работали быстро, все выше и выше поднимался бруствер (насыпь). Турки осыпали их свинцовым дождем. Пули поражали людей, с злобным шипением уходили в рыхлую землю, жужжали как пчелы, носились у самых ушей; а работа все-таки шла, не переставая. Никто не отдыхал, никто ни на минуту не оставлял лопаты. Работавшие шеренги не прерывались нигде. Как только падал солдат, на его место сейчас же выдвигался новый.

Турки опомнились и бросились отнимать свое гнездо. Уже чрез час их атаки были так сильны, что не было живого места: направо, налево, впереди и позади валились наши, как снопы. Но под защитой героев-охотников владимирцы успели сделать насыпь бруствера новой траншеи так высоко, что мы были теперь в полной безопасности от неприятельских выстрелов. Таким образом занятая нами позиция была спасена.

 На Шипке

Был август 1877 года. Жара стояла страшная. Наши войска стягивались к Плевне. Орловский полк и Болгарская дружина сторожили Шипкинский перевал (проход чрез Балканские горы). Дали знать, что на Шипку идет Сулейман-паша с сорокатысячным войском. Наших было всего тысяч восемь, и то с Брянским полком, который подошел после.

9 августа турки зажгли деревню Шипку и в тот же день ринулись на наших. Град пуль и артиллерийских снарядов посыпался на неприятеля; турки падали сотнями, но отступать не хотели, а напротив, отчаянно лезли вперед. Разбитые неприятельские колонны тотчас же заменялись свежими, а русским приходилось драться бессменно. Притом не хватало провизии, а главное — воды; и это при страшной жаре и усталости. Так продолжалось два дня. В конце второго дня турки стали окружать наших, а на третий день, в четыре часа утра, с трех сторон ударили на изнуренный отряд. С каждой минутой наших становилось все меньше и меньше; Брянский полк потерял почти всех офицеров. Весь день никто ничего не ел и не пил: ни у кого не было ни крошки сухаря, ни капли воды. Обещанная помощь не приходила. Однако отступать никто и не думал: оставшиеся в живых готовились умереть все до единого. Наконец наши солдаты совсем выбились из сил, а турки напирали с возрастающей яростью. Казалось, еще несколько минут — и русский отряд будет уничтожен, а турки займут Шипку. Тогда турецкая орда бросилась бы грабить, жечь города и сёла и начала бы проливать кровь христианскую.

Вдруг послышался отдаленный гул; громче и явственнее становился он... Враги оцепенели и стали смотреть вместе с нами на дорогу к Святому Николаю (крутой горе у Шипкинского перевала). Далеко по дороге что-то темнело: сверкали штыки... Неужели свои?!.. Гул все усиливался... Загремело русское «ура!». Кричали по дороге, кричали на Святом Николае, кричали раненые и уцелевшие... Под радостные крики, верхом на лошадях, стремглав подскакали стрелки. Забыты были усталость, голод и жажда. Все сразу, без приказания, бросились на турок, сбили их вниз, а задние ряды уже обнимались и целовались с избавителями-стрелками... Шипка была спасена...

 Доблестная зашита Баязета

К числу геройских дел в последнюю войну с турками принадлежит оборона занятого нашими войсками в Малой Азии турецкого города Баязета. Овладев Баязетом, генерал Тергукасов оставил там небольшой гарнизон, а сам 4 июня 1877 года отправился далее вглубь вражеской страны. По уходе его, турецкий отряд, в числе двадцати тысяч, обложил город со всех сторон. Видя невозможность устоять против вдесятеро сильнейшего врага, наш небольшой гарнизон заперся в укрепленном месте среди города. Ночью, при зареве пожара, гарнизон увидел в городе страшную картину: турки резали христиан, не щадя ни пола, ни возраста, жгли их дома, грабили имущество. Отовсюду слышались страшные крики, стоны, рыдания. Солдаты русские плакали, видя эти зверства. Такие картины повторялись три ночи подряд. После избиения жителей, турки начали обстреливать крепость со всех сторон. При таком отчаянном положении, гибель крепости и гарнизона казалась неизбежною; но чего не преодолеет доблесть русского войска? Начальник крепости, капитан Штоквич, с горстью храбрецов отстоял Баязет и покрыл вечною славою русское оружие.

Имея запас сухарей всего на восемь дней и не зная, долго ли протянется осада, капитан Штоквич тотчас приказывает уменьшить дачу сухарей и воды. Неприятель отвел из крепости воду и за нею приходилось посылать людей ночью, спуская их через стену по веревке. Неприятельские караулы зорко наблюдали за этим и — половина посланных солдат обыкновенно не возвращалась назад. С каждым днем положение гарнизона становилось невыносимее. Но пример самого капитана Штоквича, его разумные распоряжения подкрепляли дух и внушали бодрость осажденным. «Крепитесь, друзья, крепитесь! — говорил он, — нам предстоят еще большие лишения; не теряйте надежды на освобождение. Помните, что присяга, закон, долг, честь и слава нашего отечества требуют от нас умереть на этом посту. Мы не поддадимся на ухищрения нашего противника, предлагающего нам ежедневно сдаться на самых выгодных условиях. Помните, друзья, что Бог нас видит, и ведем-то мы войну, защищая последователей Его, а потому Он нас не оставит».

Жара стояла невыносимая. Часто вылазка за водой совсем не удавалась; съестные запасы истощались; помощи ждать было неоткуда. И вот с каждым днем порция сухарей и дача воды стали уменьшаться. Были дни, когда сухарей совсем не выдавалось; в иные гарнизон получал всего по 1/8 фунта сухарей в день на человека.

Между тем с окружающих высот сыпались пули и снаряды. Особенно одна пушка, стоявшая на высоте, вредила крепости; с нашей же стороны в нее нельзя было направить выстрела. Тогда капитан Штоквич догадался втащить одну пушку в верхний этаж дома, из окна которого видна была неприятельская батарея. Чтобы при выстрелах не провалился пол, в нижнем этаже подставили подпорки. «Ну-ка, полезай, старушка, на печь!» — шутили солдаты, тащившие пушку. «Закашляла наша старушка!» — радостно приветствовали они первые ее выстрелы. «Старушка» сильно вредила неприятельской батарее, но вскоре, подбитая турецкой гранатой, должна была замолчать.

Страдания гарнизона, томимого голодом и жаждою, превосходили всякое терпенье: турки завалили ручей гниющими трупами; но и зараженную воду приходилось добывать гарнизону ценою жизни и раздавать ее почти по капле. Каждая вылазка за водой, пахнувшей мертвечиной, обходилась в пять и более человек убитыми!.. При таких страданиях гарнизона, комендант с презрением отвергал присылаемые врагом предложения сдаться. Наконец Штоквичу удалось отправить к генералу Тергукасову известие о положении гарнизона.

Наступило 22 июня, а выручки все не было. Сделали обычную вылазку за водой, но она была отбита. Тогда было приказано выдавать воды больным по четверти крышки, а остальным по ложке. Положение больных и раненых было самое жалкое: недостаток воды не позволял приготовлять для них горячей пищи и промывать их раны. Турки 28 июня начали усиленное бомбардирование. Но в это время прибыл наконец с войском генерал Тергукасов, разбил турок и освободил наш гарнизон от гибели. Доблестный начальник гарнизона, капитан Штоквич, был щедро награжден Государем Императором за свой подвиг.

 Император Александр II посещает раненых

Когда началась достопамятная осада Плевны, Государь Император Александр Николаевич оставил свою столицу и переехал в Болгарию. В это трудное время он не хотел оставаться вдалеке от своей любимой армии. Напротив, он хотел ее видеть, знать, что она делает, вместе с нею радоваться ее успехам и скорбеть об ее неудачах. Он поселился в бедной болгарской деревушке, недалеко от Плевны.

Государь Император часто посещал раненых. Когда он появлялся в лазарете, то это был праздник для раненых. Надолго сохранятся в памяти раненых эти посещения, станут они рассказывать о них в своих семьях.

Однажды Государь прибыл в лазарет с целым ворохом подарков для раненых. Тут были ситцевые и полотняные рубашки, кисеты для табака, портмоне, ножи, книги, гармоники и прочее. Все это несли за Государем сестры милосердия. Он заранее знал тех солдат, которые умели играть на гармонике, и спрашивал раненых, курят ли они или нет, грамотные или нет. Подарки распределялись каждому по вкусу. «Императрица прислала вам гостинцев», — сказал Государь, входя в палату, и начал раздавать по два, по три подарка каждому, при чем справлялся о здоровье, о ходе раны, о деле, в котором получена рана. Раненые целовали у Государя руку, принимая подарки, и Он ласково говорил с ними. Раненые отвечали на вопросы Государя нисколько не робея; они уже привыкли к сердечному обхождению с ними Государя.
— А кто это играет на гармонике? — спросил Государь. Ему указали.
— Ну, вот тебе, сказал Государь и подал гармонику молодому солдату, совсем еще без усов, с добродушным лицом. Солдат стал пробовать гармонику.
— Ну, сыграй что-нибудь, — сказал Государь.
— Я на таких, Ваше Императорское Величество, еще не игрывал.
— Попробуй.
Солдат попробовал, потом заиграл что-то веселое. Государь слушал, улыбаясь.
— Видишь, как хорошо выходит, — произнес он, выходя из палаты.